Мне довелось проснуться в Турции. Уже неплохо, что мне вообще довелось проснуться. За две недели a la "tequila boom" лечить печень и голову очень поднадоело. Мысли раскалываются, а глаза расходятся, как у азиата...Справа – ночной светильник, слева – ночная бабочка, возлегающая после нашего с ней ночного рандеву. А может, это жена? Может это просто моя подруга? Жизнь послезакатного донжуана очень уж злоупотребляет мной и отлично лечит амнезией. После такого радостного беспамятства приятно ощущать себя девственником: ничего не было и ничего не будет еще неделю; день до и день после, как две граничащие плоскости, рассеченные неосязаемой линией.***Обстоятельства грустного Парижа далеки от идеала. Все та же печаль с круассанами, обмазанная шоколадом, и то же игристое вино, но смущает не присутствие Les Champs-Élysées. Так, пустяк за пустяком понимаешь, что слева – последствие текилы, а сам ты далеко от Сены. ***С утра веет мыслями об измене? – считай, не отдохнул. С утра не помнишь, что было? – наверняка ты изменил. С утра вспоминаешь Париж, в котором даже не был? – значит ты стопроцентный труп. Мечтай, что ты сидишь на горе Фудзияма, а не валяешься в катафалке. Я сейчас занимаюсь этими двумя не тождественными вещами одновременно. Вот почему ощущается запах японского прагматизма и вкус восточных традиций. Однако признаюсь, в детстве мой язык лишился чувствительности, а из запахов я отличал лишь мамину печеную картошку и рагу. Последнее было столь чудесным, что я научился готовить его своими десятью пальцами.Моя мама, между прочим, умела творить кулинарные изыски таких стандартов, что все рестораторы поувольняли своих шеф поваров. Те долго плакали и пошли доучиваться на курсы божественной кухни. И если бы так было в действительности, то мама получила бы место гения кулинарии в одном из парижских ресторанов . А на самом деле ее слава, как и память о ней, так и осталась на столе в пирогах с картошкой.Моя известность под стать маминой осталось нераскрытой, она только набухла и поначалу источала аромат лотоса, то есть вообще ничем не пахла. Мне так не хотелось умирать, но у судьбы не спрашивают разрешения и на детекторе лжи ее не допытывают. Рок обошелся со мной нелестно, отправив тело в морг, душу в Японию, а мысли к Notre-Dame. Теперь я собрался, скукожился и проснулся. Справа – светильник, слева – человек, а там где я – пустое место. И хоть кто-нибудь бы удивился!
